Всего лишь кошка...

Горький сигаретный дым истаивает в морозном воздухе. Темно. Только тихо где-то играет музыка… Ненавязчиво и как-то грустно. На улице ночь. Все люди спят, и только одно окошко горит тусклым желтоватым светом. Еле теплятся искорки на сигарете. Вторая за эту ночь. Докурена почти до фильтра. Необдуманно бросает из окна, и закуривает по новой. Идёт мелкий, еле ощутимый снежок. К горлу подкатывает тошнота, но она с упорством самоубийцы втягивает в себя этот ядовитый дым. На подоконнике стоит недопитая чашка кофе, в комнате тихо сопит Киса. Зачем? А кто его знает… Нет ни боли, не обиды, не озлобленности… Руки уже дрожат. Сухие слёзы давят, но никак не могут пролиться маленькими ручейками из глаз…
«Что на меня нашло?.. Ведь ничего особенного не случилось… Всего лишь ещё одна страница, которую пора перевернуть… Открыть чистый лист, и написать что-то новое. Почему же так тоскливо на душе… Его взгляд…»
Зажмурилась, прижала одну руку к груди, словно автоматически пытаясь унять тоскливый вой сердца. У неё было правило, не больше месяца, с ним она и так затянула… Полтора месяца счастливого неведенья, сладостных утех и хитрых недомолвок. Был просто любимой игрушкой, такие маленькие дети часто ломают, а потом быстро забывают, находят другую. Но вот что-то не могла она найти такую же… Нежную, ласковую, доверчивую и безумно влюблённую игрушку. Просто сказать «уходи, надоело…», только вот не те слова хотело сказать сердце, когда его грустные глаза с вопросом провожали её, уходящую в ночь. Всего лишь кошка, так она ему всегда говорила, вот только сейчас безумно хотелось променять кошачью гордость и свободу, на собачью верность…
Но не может кошка быть привязанной, если тонкая ниточка начинает становиться цепью, она оборвёт её. Пока не стало поздно. Только вот похоже, разорвав ниточку, она совсем забыла об ошейнике, который грустным взглядом то и дело напоминал о том времени…
- Ненавижу – сухо и сдавлено – ненавижу! Уйди… исчезни… Сгори!
Фотография на столике моментально вспыхнула, через пару секунд серым бесчувственным пеплом опускаясь на подпаленную столешницу. Сухие слёзы всё же не смогли сдержаться… Одна, вторая, третья… капельки разбивались о холодный подоконник, не даруя никакого утешения. Сигарета уже давно выпала из подрагивающих пальцев, и теперь дотлевала на краю, норовя упасть вниз.
Прислонилась спиной к стене рядом, тихо сползла вниз, обнимая колени. Холодно. Темно… Он всегда согревал её, согревал своим светом, своей любовью. А она отвечала ему тихим мурлыканьем и лишь ластилась, требуя очередной ласки. Он лишь смеялся в ответ и целовал. Нежно, тепло, ласково, чуть касаясь губами бархатистой кожи, коралловых губ. Сильнее сжались руки на коленях, тихий всхлип словно прорезал тишину ночи…
Он понял, что она лишь играла только тогда, когда ей надо было прощаться с игрушкой. Он понял… Понял и простил. Потому что знал, что она кошка. Знал, что кошка не может вдруг обратиться в собаку и сидеть на цепи, даже если эта цепь свита из атласных лент, любви и нежности. Он понял, и просто проводил грустным взглядом ту, которая уносила в цепких коготках его сердце. Провожал, и не знал, что чьё-то сердце забилось в его руках…
Она больше не плакала, только смотрела на луну, недоверчиво скалившую зубы в уголке окошка. Нету мыслей, нету чувств, тихо сопит Киса на кровати, остывает кофе на подоконнике. Поднялась, закурила по новой, всё так же не спуская взгляда с луны, как будто видела в её бледном свете его грустные глаза.
- Не хочу… Не хочу больше так… Уйду. Я кошка, гуляю сама по себе, кошке нельзя становиться собакой… Кошка никогда не будет верной, никогда…
Тихие слова на этот раз серебристыми нитями сплетались с лунным светом, с ночной тишиной. Красный огонёк на конце сигареты всё ближе и ближе подбирался к нежным губкам. Последняя затяжка, и огонёк исчезает в ночи, только сизая струйка дыма, пугливой змеёй вьётся вверх. И только светиться в темноте холод изумрудных глаз кошки без сердца.
- Пусть… Пусть оно остаётся с тобой, но я останусь свободной… Только вот эту страницу бесполезно переворачивать, её надо просто сжечь…
Пара коротких, отточенных движений, Киса, сопящая уже на руках, и метла, взвившаяся вместе с хозяйкой с подоконника вверх, к луне… А за спиной вспыхнувший дом, и жадное пламя, пожирающее последнюю, так и не перевёрнутую, но вырванную с корнями, страницу жизни…

Имбирь и корица.

Тихо свистит паром чайник на плите, а за окном опять накрапывает мелкий дождик. Темнота за окном давно стала привычной, как старые,залатанные тапочки, которые уже вроде, и носить стыдно, да, и выбросить жалко,привычка... Где-то под столом мурлычет кошка, ожидая очередной «манны небесной», кусочка колбаски, неосторожно обронённой дрожащей рукой. В комнате из телевизора, всё так же монотонно, как и много раз до этого, диктор вещает об очередном заседании гос.думы. 
Всё так привычно и спокойно, что даже не хочется открывать глаза, которые сами собой закрываются после тяжёлого рабочего дня. 
Всё так привычно… и в то же время как-то не так.
Я заметил это сразу, как только за моей спиной щёлкнула дверным замком, входная дверь. Как только включил свет в прихожей и поставил мокрый зонт, сушится в углу. В маленькой однокомнатной квартирке было как-то необычно тепло и… уютно. Как после приезда младшей, беспокойной, сестры,которая наполняла эту квартирку своей непрерывной болтовнёй и напускной сердитостью за творящийся здесь бедлам. Старалась всё расставить по «своим»местам, привнося в монотонно-серую, холостяцкую, жизнь, толику семейного счастья. 
Но сестра не собиралась в ближайшее время меня навещать,да и это неосознанное чувство «необычности» вскоре пропало, сменившись зверским голодом и внезапно накатившей усталостью. 
И вот, через полчаса, когда уставший организм спокойно расслабился в плену тёпло-жёлтой кухни, это чувство вновь пришло. Растеклось вязким гудроном по позвоночнику и настойчиво лезло в голову, мешая уснуть в неудобном положении, забыв о чайнике на плите. 

Странное, сладковато-терпкое, оно отдавало лёгким ароматом корицы с ноткой имбиря. Так пахли давно забытые воспоминания ушедшей юности, когда мир казался всего лишь непокорённым островком посреди бескрайнего моря вселенной. Когда я чувствовал себя способным на великие подвиги и не менее великие глупости. Когда мог исправить всё одним лишь словом, или спустить всё в преисподнюю небрежным действием. 
Тогда я был и великим королём, и самым последним нищим.Талантливым поэтом, и беспробудной пьянью.Готов был построить дворец, ради счастья с медным блеском волос в отражении хитрых зелёных глаз. 
Именно это счастье и пахло так необычно… Корица и имбирь…Я никогда не любил эти специи. Не любил до тех пор, пока не встретил в ночном дожде этот бурный коктейль из нежности, бесшабашности и независимости. 
Словно ураган, пронёсшийся по спокойному, сонному городку рано утром, и растормошивший всех людей, заставив их встречать рассвет, любуясь переливами красок на восточном краю неба. Мог ли я в то время подумать, что цыганка с волосами цвета лавы и глазами лесной кошки, сведет меня с ума?! 
Не мог… И не думал, что в то время и не было особой редкостью… 
Я окунулся в тепло её души лишь на пробу, завороженный её улыбкой, и, кажется, навсегда остался в омуте её зелёных глаз. 
Один месяц сменял другой, за беззаботным летом приходила надменная осень, а за ней шла колючая зима. Но даже в самый обжигающий холод, я всё равно был согрет её доброй улыбкой и сведён с ума озорным взглядом. Ради этого счастья я готов был прошагать через весь северный полюс в чём мать родила, только бы услышать её звонкий смех и увидеть за очередным снежным барханом её огненную шевелюру. 
Но… во всяком счастье есть своя толика горя, и я, как никто другой понимал это в те моменты. Тихие, незаметные шаги босых ножек по ворсистому ковру, лёгкое дыхание где-то у виска и тёплые ладони, словно дуновение южного ветерка, по скулам. Мне не суждено было услышать её заливистый смех, лишь только открытую озорную улыбку… Я никогда не слышал от неё гневных тирад в свою сторону… да, по чести сказать, и в чужую тоже, только хмурый и немного, по-детски, обиженный взгляд зелёных глаз. Я даже не знал её имени, как бы это странно не звучало. Для меня она с самого начала была счастьем… любимой… 
Я не знал, любила ли она меня так, как любил её я. Мне хватало того, что она просто позволяла быть с ней рядом и слушать биение её сердца сквозь тонкую вязь шёлковой ткани. В тот момент я не искал близости с ней, не требовал от неё ничего, кроме тепла улыбки… 
Так прошёл год.
В тот вечер лил проливной дождь. Точно такой же, как вдень нашей первой встречи, и я спешил домой, с радостной тяжестью бархатной коробочки с тонким ободком золотого плетения внутри. 
Она ждала меня около окна. Я невольно залюбовался маленькой фигуркой, словно выточенной солнечным светом из темноты знойных восточных ночей. Не помня себя от счастья, птицей взлетел на этаж и, только открыв дверь, сразу же попал в её тёплые объятья. Она, словно что-то предчувствуя, не дала мне опомниться, и я чувствовал как узенькие, дрожащие ладошки неуверенно скользят по моему телу. 
Словно не осознавая, что я делаю, подхватил её на руки и,кружа, увлёк в тёмную комнату, забыв про всё на свете, растворяясь в её жарких объятиях и неуверенных поцелуях. Как податливый воск, она таяла в моих руках,отвечая на каждое прикосновение, и отдавалась вся, без остатка, как будто в последний раз. 
Боже! Как же я был беззаботен в то время!
Я ни разу не пробовал мёда её губ до этой ночи и совершенно не отдавал себе отчёта в своих действиях. Для меня эта ночь была ярче тысяч фейерверков и в миллионы раз опрометчивей, чем все предыдущие. По сравнению с «другими» в этой ночи была ОНА. Моё счастье, моя сбывшаяся мечта, моё дальнейшее проклятие… 
Я не опомнился даже тогда, когда сквозь стучащую в висках кровь, послышался её тихий стон, первое, что я услышал от неё за этот волшебный год. Только продолжал неистово целовать и мягко ласкать, пытаясь утихомирить бурю эмоций в самом себе. 
Наутро, проснувшись от лучей восходящего солнца, я вдруг почувствовал, что оно светит как-то по-другому. Я понял, что мир стал в тысячи раз ярче и лучше, чем был когда либо. До звёздочек в глазах, прижавшись к подушке, я вдыхал самый любимый на свете запах… Запах имбиря и корицы… 
Я слишком поздно спохватился… Постель давно остыла, а её запах уже был еле ощутим, когда я, наконец, осознал, что она больше не вернётся. 
В отупевший от осознания мозг, пришло смутное воспоминание. Этим утром я слышал, СЛЫШАЛ как говорила ОНА! Единственное слово,ликование от которого затмило даже предшествующую этому ночь. 
«- … любимый ...» - тихий шелест осенних листьев смешавшихся с сухим январским снегом и шумом летнего дождя. Вот на что был похож её голос. 
Не помня себя от счастья, я буквально вспорхнул с кровати и помчался на кухню, чтобы найти её, сжать в объятиях и никуда от себя не отпускать. 
Кухня была на удивление пуста и холодна.
Ещё не отошёл от эйфории затуманенный мозг, а я всё пытался найти её, бездумно вглядываясь в окно, каждые пять минут, и проверяя опустевшую кухню и комнату, в которой было так тепло и уютно с НЕЙ. 
Примерно через час пришло осознание… А вместе с ним и величайшее горе, которого я в жизни не мог представить… Просто сидел на кухне,слушал дождь и выкипающий чайник… 

Пришлось встать и выключить газ, оставляя опустевший чайник стоять на плите. Кошка, обиженной тенью скользнула в коридор, поняв, что кроме сухого корма ей больше ничего не светит полакомиться. 
А я бездумно смотрел на дождь, который никак не хотел заканчиваться, и вспоминал её последние слова, прозвучавшие для меня выстрелом прямо в сердце. Выстрелом, убившим душу, но не тело, которое вот уже пять лет безрезультатно пытается найти смысл своей жизни… Жизни, пахнущей имбирём и корицей…Жизни, ушедшей ровно пять лет назад… Ушедшей со словами: 
- Прости, любимый… и… прощай.

Минута славы на эшафоте.

Небо. Не тёмное, словно перед грозой, но и не светлое, как в радостный и солнечный день. Небо. Покрытое жиденькими облаками, смотрящимися, как бельмо на глазу давно отжившего свой век старика. Небо. Вот оно, так близко, и снова так недосягаемо далеко. Хотя... сейчас оно так близко, как никогда ещё не было. Близко ни к кому-либо, а именно к ней.
Фигура в сером, грязном балахоне, с наглухо надвинутым на лицо капюшоном, стояла перед маленьким зарешеченным окошком, через которое можно было рассмотреть только крохотный кусочек неба. В каменном мешке, которым являлась комната, нависла тишина, нарушаемая лишь редким звоном разбивающихся о камень капель. Тяжёлая, свинцовая тишина, которую, казалось, можно было потрогать. Тишина, которая должна была свести узника с ума. Если бы не это маленькое зарешеченное окошко...
Тяжелый стук кованых сапог где-то за стеной, и жуткий скрип тяжелой, практически насквозь проржавевшей, двери.
- Пошли.
Высокий и худой мужчина в чёрной рясе, с набело выбритым подбородком, колким взглядом наблюдал как фигура медленно повернулась, опуская голову вниз, и покорно пошла к двери. Стражники испуганно отшатнулись, но холодный взгляд мужчины заставил их взять себя в руки, и они обступили фигуру с двух сторон.
Длинный коридор без окон, освещаемый лишь скудным светом редких факелов, больше чадящих, чем дающих свет. Гнетущая, молчаливая атмосфера, атмосфера отчаяния и безысходности, пахнущая страхом и смертью. По этому коридору проходят лишь один раз, в один конец... Фигура в сером балахоне шла ровно, словно не касаясь пола, плыла над ним, словно уже отрешилась от всего мирского, и давно была на небесах, за которыми так долго наблюдала.
Яркий свет за открытой дверью, и желтая, жухлая трава под ногами. Как оказалось, идти предстояло недалеко. Посреди большой площади, на небольшом возвышении стоял столб, обложенный хворостом. И люди... Множество людей... Старики, дети, девушки и молодые люди, мужчины и женщины...
Фигура всё так же медленно плыла к помосту, под конвоем стражников, воспрянувших духом при виде толпы.
Тихо скрипнули доски помоста, принимая тяжесть четверых людей. Фигуру подвели к столбу и крепко привязали толстой верёвкой. Мужчина в рясе выступил вперёд, обводя колким взглядом ледяных глаз толпу перед собой.
- Дети мои! Сегодня мы собрались здесь, чтобы свершить правосудие! - голос мужчины пронёсся над площадью подобно раскатам грома - Господь смотрит на нас, он видит все наши грехи и благодетели! Ни один чёрный поступок не ускользнёт от взгляда Его, никто не избежит заслуженного наказания! Не избежит так же, как не избежит наказания это бесовское отродье!
Резко повернувшись, мужчина сдёрнул капюшон с человека, привязанного к столбу. Золото волос волнами рассыпалось по плечам. Девушка даже не дёрнулась, когда свет озарил её лицо. Просто стояла, опустив голову вниз. Во всей позе не было ни единой эмоции, лишь пустота и обречённость...
Толпа перед помостом возмущенно зашумела. Послышались обвинительные выкрики, а в привязанного человека полетели камни и комья земли.
- Дети мои! - человек в рясе шагнул вперёд, простирая руку к толпе, - Я понимаю ваш гнев, но усмирите его! Ибо не угодно это Господу нашему. Смирение! Вот путь к искуплению! - во взгляде мужчины не было ни толики смирения или прощения, - Дьявол скрыл всё чёрное нутро этого исчадия ада под внешностью ангела! Все мы обманывались этим, но Господь с нами! Он не даст в обиду детей своих, если вера их крепка и дух силён! Мы не будем обмануты пустой оболочкой и дьявольское отродье потерпит своё наказание за все прегрешения!
- Сжечь ведьму! - одинокий выкрик поддержала вся толпа. Море людей перед помостом заволновалось и зашумело, словно в толпе зарождалась буря, снова полетели камни. Ком земли, метко запущенный чьей-то рукой попал в плечо привязанной девушки, она даже не дёрнулась, как будто была уже не здесь...
- Усмирите свой гнев! - инквизитор, а мужчина в рясе был именно им, снова шагнул вперёд, - Господь учит нас прощению! Мы должны дать возможность даже этой дочери ада попробовать заслужить прощение! - толпа начала умолкать, а мужчина повернулся к привязанной девушке - Готова ли ты покаяться? Господь Бог готов простить каждого, открывшего своё сердце для Него.
Только после этих слов девушка подняла голову, пронзив палача ясным взглядом огромных голубых глаз. Толпа зашумела, а девушка, гордо вскинула подбородок, не спуская глаз с инквизитора.
- Мне не за что просить прощения у него... - её голос лился горным ручейком, - ... перед богом я чиста.
Толпа неодобрительно зашумела. Черты лица инквизитора заострились, а взгляд полыхнул гневом. Внезапно девушка отвела взгляд, обводя им всю площадь, заглядывая, кажется, в глаза каждому, кто сейчас стоял перед помостом.
- Я только хочу спросить, а виновна ли я? - под глазами девушки стали заметны тёмные тени, свидетельствовавшие о пытках в застенках инквизиции, на шее явно проступали кровавые отметины и синяки, ниже всё было скрыто бесформенным балахоном.
- Виновна ли я в том, что появилась на этот свет не у королевы, а у простой крестьянки? Виновна ли в том, что не играла в просторных залах и свежих садах, а с малых лет проводила всё время в поле, с матерью?
Толпа постепенно стала замолкать, а на скулах инквизитора появились белые полосы. Девушка продолжала смотреть в толпу, словно ища там ответы на свои, повисшие в воздухе вопросы.
- Виновна ли в том, что моя родная деревня стала неугодна вашему королю? Виновна в том, что в пожаре, в той безумной травле, погибли все, кого я знала и любила... Виновна в том, что выжила?!
Над площадью, словно топор палача, зависла тишина, не нарушаемая, кажется, даже дыханием.
- Я выжила... Назло вашему королю, назло леденящему холоду зимы и темноте леса. Я выжила, вопреки голоду, от которого темнело в глазах, от которого подкашивались ноги и слипалось всё внутри! Выжила... и поклялась помогать вам, люди! - голос девушки стал чуть громче, и теперь было слышно, что он чуть охрипший и надтёснутый...
- Мало ли я сделала добра для вас? Скольким я помогла появится на свет? - от взгляда девушки вздрогнула молодая женщина в дальних рядах, крепче прижимая к себе маленький, сыто посапывающий, свёрток. Ещё несколько опустили взгляд...
- Скольких я смогла вытащить с того света, не оставив детей сиротами? - мужчина, стоящий недалеко от помоста неосознанно провёл рукой по горлу, где из под рубахи выглядывала белёсая полоска шрама...
- А скольким помогла избежать гнева родителей, навлечённого по глупости и молодости?! - где-то в толпе несколько девушек спрятали лица на груди своих молодых людей.
- Из-за вас, люди, страдала я... - узница не спускала взгляда с толпы, а голос её стал тише, - Вы!.. Вы лишили меня всего самого дорогого... - девушка опустила взгляд вниз, - ... любви, заботы... материнства... - её ясный взгляд снова прожёг притихнувшую толпу, - А я продолжала вам помогать, ведь ВАШ Бог учит добру и всепрощению?!
Пленница резко повернула голову в сторону инквизитора, и тот вздрогнул. В глазах её не было ненависти и мольбы о прощении, там была только боль, пустота и... вера. Плотно сжатые губы мужчины побелели...
- Мне не за что просить у вас прощения... Перед небом я чиста...
- Ты лжешь, дьявольское отродье! - инквизитор вдруг выхватил зажженный факел у одного из стражников, - Твои речи не задурманят светлое сознание рабов божьих!
Огонь занялся быстро. Девушка не кричала и не плакала. Прощения она тоже не вымаливала. Её губы беззвучно что-то прошептали, а потом огонь поглотил столб и маленькую фигурку, которая до последнего не склонилась перед судьбой...
***
Седой старец сидел на камне у берега моря. Прикрыв глаза, подставил морщинистое лицо закату, словно пытаясь вобрать в себя последние частички уходящего тепла...
Старая залатанная ряса, истрепавшиеся сапоги и запылённый узелок на коленях, вот всё, что у него с собой было.
Он прожил долгую, насыщенную жизнь. Увидел весь свет, многое узнал... При нём рушились города, крепли и разрастались новые поселения, вспыхивали бунты и затухали войны. Его глаза видели множество горя и отчаяния, и так мало добра...
Он был один... За спиной порастал бурьяном разрушенный город, а перед глазами спокойное, тихое море несло волны к берегу... Он вернулся туда, откуда отправился в путь. Дальше идти некуда...
Последний лучик скрылся за горизонтом, и старец встал. Медленно подошел к самой воде и, вдруг, улыбнулся. Впервые на его губах появилась такая улыбка. Искренняя...
До последнего вздоха у него в ушах звучали её последние слова: "Здесь все рабы по своему желанию, я же не желаю быть рабыней, ни твоего бога... ни твоей..."
Они никогда не будут вместе. Он в воде, она в огне... Он был рабом, она свободной... Инквизитор и ведьма...